Изменение климата: конфликт интересов и риски для бизнеса

Проблематика изменения климата в России сегодня не может считаться чем-то важным или существенным. Можно сказать, что проблема глобального потепления успела выйти на первый план в 2019 году, но почти сразу же ушла в тень несмотря на отдельные публикации с мрачными прогнозами. Участившиеся стихийные бедствия вроде прорыва дамб и разлива рек на Урале и в Сибири трактуются вне контекста изменения климата скорее как результат злоупотребления на уровне местных властей. А в отсутствие пристального внимания к проблематике отношение к ней меняется в пользу самых экзотических оценок.

Так, много шума в российской прессе наделала публикация результатов исследования, проведённого Институтом народохозяйственного прогнозирования РАН по заказу фонда Андрея Мельчиченко. Согласно выводам доклада центра «Климатическая политика и экономика России» Института народнохозяйственного прогнозирования (ИНП) РАН, положительный экономический эффект от последствий глобального изменения климата для России может составить 1,2 трлн руб. прибавки к годовому ВВП, если среднегодовая температура вырастет на 1˚С, что эквивалентно 0,7% ВВП, зафиксированного Росстатом по итогам 2023 года (172,148 трлн руб. в текущих ценах без учета данных по четырем новым регионам). При этом выводы доклада основаны на ряде допущений, в частности, например, прогноз роста строительной индустрии основан на доходах от реализации масштабной программы адаптации, которая в настоящий момент ещё не разработана. Однако можно предположить, что, как и в случае “военного кейнсианства”, речь идёт о каннибализации строительным бизнесом государственных расходов. Ловкость авторов доклада заслуживает восхищения: признавая факт разрушения инфраструктуры, зданий и сооружений в результате потопов, таяния многолетней мерзлоты, оползней, селей и других стихийных бедствий, они фиксируют этот ущерб как рост ВВП благодаря тому, что эти расходы придадут новый импульс развитию строительной индустрии. 

В этом контексте можно вспомнить и то, как прошлогодние урожаи внушили оптимизм за судьбу агросектора. Конечно, в этом году с урожаем возникли некоторые локальные проблемы из-за заморозков и засухи в некоторых регионах, а объём урожая оказался намного меньше ожидаемого. Весной–осенью 2024 года аналитики снижали прогнозы, ссылаясь на неблагоприятную погоду. В центральных регионах в мае прошли возвратные заморозки, которые уничтожили посевы. Южные регионы тоже пострадали от заморозков, но здесь следом пришла засуха, повредив поздние культуры. В Западной Сибири намечался грандиозный и качественный урожай, но в уборочную кампанию он был испорчен проливными дождями. Таким образом, во всех районах страны, где выращиваются сельхозкультуры, природный фактор плохо отразился как на прогнозах, так и на урожаях.

Хотя проблемы изменения климата перестали казаться такими острыми, нельзя сказать, что в России стали лучше понимать ситуацию (несмотря на некоторый прогресс, обусловленный изменением отношением банков к кредитованию). Очевидно также, что проблемы не получили никакого решения, речь идёт скорее о переключении внимания на другие вопросы в то время, когда температура продолжает ставить рекорды. Нельзя также говорить и об изменении тенденций: климат по-прежнему меняется, температура растёт, достигнув уже 1,5 градуса и превысив этот важный рубеж, заложенный в Парижском соглашении, стремясь уже к 2 градусам и рискуя преодолеть и этот рубеж в ближайшие годы, а не десятилетия, а глава МГЭК уже говорит о рубеже в 3 градуса как о чём-то практически неизбежном. Учитывая крайний консерватизм этой организации в прогнозах, это значит, что 3 градуса представляют собой оптимистический вариант ближайшего будущего, хотя в дискурсе экспертов продолжают сохраняться оговорки на тему о том, что превышение рубежа в 1,5 градусов может быть временным (temporaty overshoot), после чего температура может вернуться к более скромным показателям, хотя всё больше учёных обращают внимание на то, что такая точка зрения не учитывает реальных рисков переломных моментов (tipping points), включающих мощные механизмы положительной обратной связи, с которыми мы вряд ли сможем справиться. Кроме того, подобные концепции основаны на предположении, что мы сможем удалить из атмосферы большие объёмы парниковых газов, хотя в настоящее время у нас нет масштабируемых технологий по эффективному удалению большого количества CO2. Технологии сбора и расщепления метана находятся на ранних стадиях разработки в США и не исследуются в нашей стране, до реализации ещё годы. При этом наблюдается снижение отражающей способности Арктики и Антарктики в результате исчезновения многолетнего льда и сокращения общей площади оледенения, снижение плотности снежного покрова в тундре, практически повсеместное отступление и таяние ледников на фоне рекордной летней жары, которые вместе стали причиной пересыхания рек в Европе.

В соответствии с эффектом полярного усиления температура в России растёт намного быстрее чем в целом по планете, опережая глобальные показатели минимум в 2 раза. Если в каких-то регионах возможны локальные изменения к лучшему вроде продолжительного и тёплого лета в Москве, то в других изменение климата чревато колоссальными проблемами, как на крайнем севере и на юге страны. Другими словами, можно говорить о растущих рисках для населения и бизнеса, причём эти риски носят не абстрактный, а совершенно конкретный характер и могут выражаться в техногенных катастрофах с большим экологическим ущербом и колоссальными штрафами, как это случилось в результате прорыва хранилища с дизельным топливом в Норильске. Конечно, это только начало, однако весь ужас в том, что ни перерывов, ни каких-либо реальных границ глобального потепления в настоящий момент не просматривается, напротив, отмечается ускорение роста температур воды и воздуха. Причём даже серьёзное сокращение выборов не остановит этот процесс.

Ошибочные диагнозы и неуместный оптимизм

В этом году в издательстве ВЦИОМ вышла книга “Зелёный разворот: новая климатическая повестка”, в которой, среди прочего, разбирается проблема ошибок в оценке и прогнозировании изменения климата. Почему раз за разом эксперты ошибаются, причём всё время реальность оказывается намного хуже прогнозов и даже самых пессимистических сценариев Межгосударственной экспертной группы по изменению климата (МГЭИК, или IPCC)?

Эта книга, строго говоря, представляет собой обзор недавно вышедших книг и научных публикаций по теме, в которых в последнее время есть нечто схожее: склонность отмечать ошибки экспертов, допущенные при оценке последствий изменения климата. Главной из таких ошибок, однако, является не разоблачение “мирового заговора”, а недооценка масштабов и скорости климатической катастрофы, причём речь идёт не об отечественных учёных (прогноз советского академика Михаила Ивановича Будыко сбывается уже 50 лет подряд), а именно экспертов МГЭИК. В частности, рост температуры воды и воздуха на планете, который происходит сейчас каждый год ставит рекорды, должен был бы наблюдаться через десятилетие, если не позже.

Эксперты отмечают целый ряд причин для такого расхождения прогнозов с реальностью. Для того, чтобы рассмотреть их подробно, потребуется отдельная книга – и даже “Зелёный разворот” в целом не про это, а здесь мы и подавно можем ограничиться разве что их перечислением. Во-первых, конечно, эксперты МГЭИК формируют несколько вариантов развития сценариев событий и в публичной коммуникации, как правило, акцентируется не самый пессимистичный из них (который ближе всех к истине), а тот, что основан на публичных обещаниях политиков и глав крупных компаний по снижению выбросов. Во-вторых, есть общая для всех учёных склонность избегать драмы и крайних оценок. В-третьих, сказываются некоторые особенности работы этой группы эксперты, такие как опора на должным образом опубликованные данные и научные публикации (что затрудняет приобщение к материалам свежих данных и оценок – путь до публикации часто бывает долгим). В-четвертых, используются избыточно широкие временные рамки. Например, хотя температура уже повысилась на 1,5 градуса, она должна продержаться на этом уровне много лет прежде, чем это превышение будет официально зафиксировано, хотя к тому времени она может вырасти уже за 2 градуса, или больше – однако эти показатели тоже будут считаться недостаточно достоверными с учётом возможных колебаний температуры (на этот случай есть концепция “временного превышения”которая служит основанием для критики тех, кто говорит о непоправимом характере потепления). В-пятых, до сих пор происходит недооценка неантропогенных выбросов. Например, леса считаются поглотителями CO2, хотя на самом деле из-за лесных пожаров, вызванных изменениями климата, засухами и вырубками, которые продолжаются и сейчас, леса не только Амазонки, но также Канады, Финляндии и Германии уже становятся источниками эмиссий. Наконец, учёные слишком поздно обратили внимание на вклад других парниковых газов в рост согревающего эффекта атмосферы и на изменение их концентрации в атмосфере из-за изменения её состава – метан уже не разлагается так быстро под влиянием радикалов гидроксилов потому, что они оказались поглощены выбросами, возникшими от лесных пожаров. Другими словами, сосредоточиввшись на решении (или забалтывании) хронической болезни, мы упустили из виду смертельную.

Чтобы лучше понять, почему гора научного консенсуса родила мышь ложных надежд, мы можем разобрать эту ситуацию чуть подробнее на одном из примеров. Например, метана. Вообще, метан (CH4) стал предметом серьёзного беспокойства и внимания учёных только в последние годы несмотря на то, что именно эмиссии этого парникового газа являются одним из самых больших рисков, подтверждённых на примере исторических событий вроде Пермского вымирания. Гибель почти всего живого 251 млн. лет назад стала крупнейшей катастрофой в биосфере Земли: тогда в общей сложности погибло 57% биологических семейств, 83% биологических родов и 81% морских видов. Иронизируя, можно сказать, что нет худа без добра: колоссальная гибель животных и растений привела к формированию больших залежей углеводородов, которыми мы так активно распоряжаемся, наполняя бюджет Российской Федерации. А вещающие о пользе климатических перемен мыслители вроде Юлии Латыниной, наслаждаясь сиянием чистого разума, могли бы заметить, что нет ничего страшного, если цикл повторится. 

Многие учёные, в том числе начинавшие свою научную карьеру в Советском Союзе и России, как Андрей Лапенис, ученик Михаила Будыко, полагают, что в отношении самых рискованных вариантов развития климатических процессов необходимо использовать принцип предосторожности, однако такая точка зрения не характерна для других учёных, в том числе с мировым именем. Например, известный учёный и жертва хакерской атаки Майкл Манн, которого ранее обвиняли в манипуляциях с данными ради создания эффекта “хоккейной клюшки” (дальнейший ход событий, правда, сделал эти обвинения совершенно неактуальными), настолько сфокусирован на сохранении результатов научного консенсуса, достигнутого мировым научным сообществом по вопросу сокращения индустриальных выбросов, что он склонен рассматривать интерес к выбросам метана как способ отвлечь внимание от главных задач нашей эпохи и не брезгует возможностью оспорить данные о росте эмиссий природного газа, особенно когда они исходят от российских учёных. Последователи Майкла Манна, среди прочего, добились дискредитации публикации в газете The Guardian по результатам научной экспедиции, которой удалось зафиксировать факты растущих выбросов и привлечь внимание этой теме. В частности, группа “добровольцев” добилась того, что в Facebook при попытке поделиться публикацией из авторитетного и популярного британского издания она совпровождается специальной плашкой, напоминающей пользователям, что данные в этой публикации могут быть недостоверны или вырваны из контекста.

Однако это не единственная проблема с оценкой влияния метана на потепление. Исследования показывают, что метан стал жить дольше в атмосфере из-за лесных пожаров, вымывающих гидроксилы (HO) из атмосферы. Однако его вклад по сути до сих пор дисконтируется. В частности, мощность CH4 к C02 на протяжении первых 20 лет после эмиссии газа (а сейчас каждый год на счету) выше в 100 и более раз (Bloomberg сделал хорошую визуализацию), однако за счёт раздвигания временной рамки учёта он считается как 25-35 к 1, а газовщики и вовсе считают, что нужно 4 к 1, потому что в этом случае им будет немного проще жить со своими неизбежными выбросами, хотя математически это невозможно (куда девать вклад в потепление за первые 20+ лет?) – однако эти противоречия, похоже, никого не смущают: на войне как на войне!

Таким образом, при ближайшем рассмотрении даже одна тема – метана  – оказывается наполненной отвратительной математикой, кричащими противоречиями и вопиюще политизированной по самым странным причинам. А таких "нюансов" в климатическом прогнозировании много. Стоит ли удивляться тому, что в таком важном вопросе как оценка масштабов и анализ процесса климатических изменений таких вопросов может быть много? Поэтому так важно иметь доступ к реальной современной науке и возможность напрямую знакомиться с результатами современных исследований, потому что во многих вопросах по мере нашего приближения к наиболее масштабным этапам климатической катастрофы правда постепенно выходит наружу. Может статься, что мы слишком долго и слишком много внимания уделяли хронической болезни индустриальных выбросов, однако за то время, когда мы что-то делали (вернее, сопротивлялись необходимости что-то делать) по этому поводу, мы упустили из вида множество проблем и угроз. В чём бы в итоге не состояла причина, или комплекс причин, мы явно наблюдаем ускорение климатических процессов, опережающий ожидания рост температуры воды и воздуха, масштабов и количества стихийных бедствий.

Почему же эта тема так мало освещается в российских СМИ, почему многие организации, проводящие климатическую повестку, стали иноагентами? К сожалению: интересы бизнеса и граждан России, с одной стороны, государства и государственных компаний (включая флагманов традиционной энергетики) не всегда совпадают, а иногда могут оказаться в жестком конфликте. 

Прибыль от изменения климата или его отрицания?

В отличие от частного бизнеса, государство и государственные компании не нацелены на получение прибыли, скорее, они заинтересованы в создании стабильных условий, способствующих изобилию ресурсов. При этом подобная ресурсность может быть связана не только с результатами работы бизнеса, но с возможностью реализации программ развития и реализации долгосрочных проектов, учитывающих множество не вполне артикулированных, но явно присутствующих в них интересов партнёров, подрядчиков, миноритарных акционеров и менеджмента, которые являются реальными выгодоприобретателями подобных стратегий, которые могут быть реализованы даже в том случае, если их осуществление приносит убытки и связано с издержками при условии, что конкретные исполнители и ответственные работники могут избежать ответственности за подобные ошибки. Именно поэтому главной задачей государства, госкорпораций и госкомпаний, многие из которых традиционно работают с ископаемым топливом, является не глубокое исследование рисков и конъюнктуры, а блокирование избыточной осведомлённости о климатических рисках и реальных издержках, так как чрезмерная динамика в формировании климатической повестки сделает проблематичной реализацию долгосрочных инвестиционных стратегий, которые уже согласованы и взяты на вооружение. Конечно, подобную проблематику невозможно игнорировать полностью, однако чем меньше общая осведомлённость в этих вопросах, тем дольше подобные стратегии (как правило, сформированные без учёта климатическим рискам и вопреки возражениям учёных) могут реализовываться без учёта климатических изменений, принося ощутимые выгоды всем участникам процесса вне зависимости от того, чем в итоге закончится их реализация. Главное чтобы будущие потрясения и климатические события, а также вытекающие из них следствия (например, обесценивание акций углеводородных компаний) можно было представить в качестве “сюрприза”. Адаптацией заниматься сложно и дорого, не хватает компетенции и понимание, а масштабы предстоящих проблем внушают ужас, да и времена сами знаете какие... А деньги уже распланированы на другие цели.

Это в корне отличается от интересов владельцев частного бизнеса, которые не могут экстернализировать свои потери и довольствоваться доходом от текущих транзакций – за исключением тех случаев, когда этот бизнес связан непосредственно с добычей, транспортировкой и продажей ископаемого топлива, которые сегодня принято считать главной причиной климатического кризиса. Другим исключением является владение активами с устаревшими углеродоёмкими технологиями (таких в нашей стране, увы, очень много), либо слишком тесное партнёрство с государством – и то и другое, к примеру, характерно для Андрея Мельниченко. Наверное, именно поэтому родившийся в Гомеле миллиардер так старательно не замечает своего великого земляка Михаила Ивановича Будыко, чей прогноз показывает потенциал роста температуры до 7-10 градусов уже в этом столетии. Какие тут прибыли, выжить бы.

Многие крупные частные компании ведут операции в городах крайнего севера или содержат большое количество социальной инфраструктуры и не смогут продолжить деятельность в случае подобных потрясений, тем более, что в наших условиях рост температуры на 7-10 градусов означает 14-40 градусов, что не может не спровоцировать катастрофы в локальном или глобальном масштабе. Хотя эти вполне реальные сценарии развития событий пугают всех, особенно тех, кто работает на севере, особенно жутко ситуация выглядит для страховщиков и банкиров. Ущерб от СВО или высокой ставки рефинансирования ни идёт ни в какое сравнение с тем, что ждёт нашу страну и нашу цивилизацию при росте температуры на 2-3 градуса и более. Если эти цифры кажутся вам фантастическими, вы просто не следите за публикациями в зарубежных изданиях. В частности, по мнению авторитетного британского издания, голоса истеблишмента и оракула Объдинённого королевства Великобритании The Economist, современная политика в области сокращения выбросов ведёт к повышению температуры на 2,9 градусов – что для России значит 5,8-11,6 градусов. Однако что это значит с точки зрения экономического роста или, точнее, ущерба? Здесь нам пригодится цитата из другой статьи, опубликованной в том же издании:

“Когда Уильям Нордхаус, впоследствии получивший Нобелевскую премию по экономике, моделировал взаимодействие между экономикой и атмосферой, он представлял «функцию ущерба» - оценку вреда от дополнительной единицы потепления - в виде волнистой линии. О стоимости изменения климата было известно так мало, что он назвал его «terra incognita», неизвестная земля, по сравнению с «terra infirma», зыбкой землей, о стоимости его предотвращения. В конце концов, грубые расчеты дали ему оценку, согласно которой при повышении температуры на 3°C будет потеряно 1-2 % мирового ВВП. Это было не более чем «обоснованное предчувствие», писал он в 1991 году.

В новом рабочем документе ущерб оценивается гораздо выше. Диего Кенциг из Северо-Западного университета и Адриен Билал из Гарвардского университета взяли за основу прошлые изменения температуры, вызванные извержениями вулканов, а также Эль-Ниньо - многолетнее увеличение количества тепла, выделяемого Тихим океаном, - для моделирования последствий потепления планеты. Используя долгосрочные данные о глобальном экономическом росте и среднегодовой температуре, ученые обнаружили, что дополнительное потепление на 1°C приведет к падению ВВП на 12%. Сценарий изменения климата с потеплением более чем на 3°C, по их оценкам, будет эквивалентен ведению постоянной войны”.

Однако и здесь оптика, через которую мы смотрим на мир, у бизнеса и у государства может быть разной. Так, если для частного бизнеса всё это означает катастрофические потери, для государства, ведущего по мнению некоторых популярных идеологов, непримиримую борьбу с Западом и уже находящегося в этом смысле ментально в состоянии постоянной войны может быть гораздо важнее, что главные потери понесут в первую очередь его геополитические противники, что приведёт Россию к великой и окончательной победе над своими врагами. Ведь если Атлантида утонет, а Европа понесёт непоправимые потери, многократно усиленные волнами климатической миграции, на сцене останемся только мы! Победим мы!

Впрочем, причины консервативности государственной политики могут быть и более вегетарианскими. В частности, угольная промышленность даёт занятость 145-150 тысячам работникам, не все из которых смогут принять участие в улавливании утечек метана из угольных шахт в случае прекращения добычи угля, а “дыру” в региональных бюджетах, которая возникнет на месте собираемых с угольных предприятий налогов будет трудно закрыть, не говоря уже о том, на уголь сегодня приходится до 40% грузов, транспортируемых по российским железным дорогам. На угле во многом зиждется и экономика новых территорий, присоединяемых к России по итогам СВО. 

Спасение утопающих – дело рук самих утопающих

Возвращаясь к отмеченному выше противоречию интересов бизнеса и государства, я хотел бы закончить эту статью на оптимистической ноте и, к счастью, я могу это сделать. Если некоторые ура-патриоты хотят запретить всю зелёную и климатическую повестку и готовы глумиться над Гретой для того, чтобы показать, насколько смехотворны и вредны западные поветрия, государство и чиновники не могут ничего противопоставить чисто научному интересу и риск-ориентированному подходу: ведь на самом деле перекос происходит в пользу отдельных секторов бизнеса, а это нездоровая ситуация, и при открытом обсуждении проблемы голоса лоббистов становятся тише. Явно и чётко артикулированному интересу бизнеса к результатам исследований и достижениям современной науки в этой сфере чиновникам и менеджменту госкомпаний совершенно нечего противопоставить. Приходится его только приветствовать, особенно если он выражается в получении доступа к результатам современных научных исследований и научным публикациям. Можно пробовать сбить фокус расширением проблемной рамки до “устойчивого развития”, но это препятствие нельзя считать серьёзным.

Что же касается получения доступа к экспертизе, то в этом вопросе может также оказаться полезным и последнее увлечение в сфере технологий, а именно разработка искусственного интеллекта, который трудно заподозрить в прозападных симпатиях. Конечно, обученный на больших массивах научных данных может помочь составить представление о реально происходящих процессах, хотя и здесь есть свои сложности и нюансы. Например, устаревших публикаций и ошибочных оценок больше, чем свежих исследований и уточнённых прогнозов, однако с этим можно справиться. Важно использовать гибридные форматы, собирая публикации, по возможности, в открытом доступе (что может быть важнее в 21 веке для современных учёных чем пополнять научные банки знаний?) и сопровождая их публикацией статей и дискуссиями учёных в мегажурналах с открытым рецензированием. Именно по этой модели выстроен проект Climatescience. Возможно, он будет востребован.